Мир энциклопедий

Препринт

• 1 декабря 2011
• просмотров 3016
• комментариев 1

• автор Блюм Арлен Викторович

БУКИНИСТИЧЕСКАЯ ТОРГОВЛЯ, прием и продажа на комиссионных началах антикварной, редкой и подержанной книги. Как и другие книжные магазины, подвергалась периодическим проверкам сотрудниками местных горлитов. Поскольку состав книг в них был, в отличие от библиотек, текучим и постоянно менялся, уследить за покупкой и продажей запрещенных изда­ний представлялось крайне затруднительным. Об этом свидетельствуют мно­гочисленные циркуляры Главлита, требовавшего усилились контроль «на этом участке», поскольку «некоторые главкрайоблуправления ослабили» ра­боту, не информируя «о проведенных проверках и обнаруженных при этом недостатках». В связи с этим приказывалось ежеквартально сообщать о числе проверок, «выявленных нарушениях и принятых мерах» (ИСПЦ. С. 573).

В 1941 г. брошюрой было издано специальное «Руководство для цензоров, работающих при букинистических магазинах», не отменявшееся в течение десятков лет. В нем, в разделе «Книги, не подлежащие продаже», пере­числены труды Н. А. Бердяева и других философов-эмигрантов. В 1940-е гг. существовала особая должность цензора при каждом букинистическом ма­газине. В его обязанности входили:

1. просмотр всей литературы, поступаю­щей для продажи;
2. изъятие не разрешенных к продаже изданий, в соответ­ствие с приказами начальника Главлита.

Все приобретаемые букинистиче­скими магазинами книги могут быть пущены в продажу после цензорского просмотра таковых и выдачи цензором соответствующего разрешения. На всех разрешенных цензором к продаже книгах на заднем форзаце ста­вится условный разрешительный штамп, присвоенный каждому цензору (ИСПЦ).

Основную часть ее составлял раздел «Об обращении в продаже до­революционной литературы», снабженный таким пояснением: «В продаже остается в основном литература, как русская, так и иностранная, изданная до 2-й половины XIX века (до 1850 г.). Из литературы, изданной во 2-й поло­вине XIX века и позднее, запрещается к продаже или остается в обращении следующая» (ИСПЦ). Далее текст разбит на две колонки: «Книги, не подле­жащие продаже» и «Книги, остающиеся в обращении». Примерно половину брошюры составляет отдел «Художественная литература (в том числе дет­ская), история литературы» — с такой общей установкой: «Не подлежит про­даже дореволюционная литература, восхваляющая царствовавшую в России династию, националистическую и антисемитскую пропаганду и т. д.». В числе запрещенных оказались даже романы Лидии Чарской, «а также отдельные книжки для детей с монархическим и религиозным содержанием из так на­зываемой “Золотой библиотеки”» (М. О. Вольфа). Запрещалась покупка и продажа «бульварно-эротической и порнографической литературы». Приво­дились примеры, сопровождаемые любопытным примечанием: «К этому раз­делу литературы ни в коем случае не могут быть отнесены произведения Апулея, Боккаччо, Мазаччо, Казановы и других классиков мировой литературы». Такое предупреждение вызвано, видимо, тем, что в некоторых случаях запу­ганные букинисты отказывали в приемке произведений этих авторов, относя их к «нездоровой эротике» (ИСПЦ).

Решительному запрету подвергалась практически вся литература Рус­ского зарубежья — «произведения белоэмигрантских руководителей, писа­телей, публицистов, изданные после Октябрьской революции» (ИСПЦ). Список, насчитывающий свыше двухсот имен, составлен весьма безграмотно и более или менее случайно. Крайне усеченными выглядели в руководстве разделы, посвященные философии и религии. Дозволялось принимать лишь те книги, которые представляют «историческую ценность». По-видимому, таковой не обладали философские труды, указанные в колонке «Книги, не подлежащие продаже», — произведения дореволюционных философов-«идеалистов» и религиоведов, а также крупнейших русских философов, оказавшихся в эмиграции (в частности, высланных насильственно на «фи­лософском пароходе» в 1922 г.). Не подлежали покупке и продаже издания Библии, Корана, Талмуда, Торы, «кроме уникальных экземпляров (как, на­пример, Библия с рисунками Доре)» (ИСПЦ).

В годы начавшейся «оттепели», в 1955 г., инструкция была пересмотрена: должность специального цензора отменена, разрешена покупка и продажа некоторых изданий без предварительного контроля, например сочинений классиков марксизма-ленинизма, утвержденных учебников последнего вре­мени и т. д. Но в случае сомнений и эти книги рекомендовалось отдавать на предварительную цензуру. В то же время решительно запрещалось приобре­тать издания, включенные в списки устаревших изданий и приказы Главлита, а также иностранные издания с цензорским значком «шестигранник». Реши­тельно запрещалось приобретать и продавать «антисоветские и антибольше­вистские издания, политически вредные книги и брошюры, авторы которых были разоблачены как враги народа; все служебно-религиозные издания, печатные произведения, пропагандирующие мистику и суеверие» (ГАРФ. Ф. 9425. Оп. 2. Д. 235. Л. 69).

В 1960-е и позднейшие годы вся ответственность возлагалась на квалифи­цированного товароведа, занимавшегося покупкой литературы и ее оценкой. В 1977 г. была разработана новая «Инструкция о покупке и продаже буки­нистических изданий в специальных букинистических магазинах», издан­ная отдельной брошюрой с грифом «ДСП» (для служебного пользования). В «Перечень изданий, не подлежащих покупке» вошли все издания, зафиксированные в главлитовских списках запрещенной литературы. Товароведы-приемщики должны были также отвергать «враждебную коммунизму лите­ратуру», «иностранные издания, содержащие антисоветские материалы, пропагандирующие реакционную идеологию, а также всю литературу, из­данную антисоветскими эмигрантскими организациями, все служебно-религиозные произведения печати, религиозно-мистическую литературу». «Не подлежит покупке, — говорилось далее, — изобразительная продукция, восхваляющая буржуазно-мещанский быт». Тем не менее, контролерам не всегда удавалось навести «порядок» в этой сфере. Так, в 1960-е гг. в букинистиче­ских магазинах не раз встречались «криминальные» издания. Еще проще об­стояло дело в Прибалтике: в букинистических магазинах Вильнюса, Таллинна и Риги встречались даже русские эмигрантские издания.

Практика регулярных идеологических проверок антикварно-букинисти­ческих магазинов существовала до конца 1980-х гг. Многие компетентные работники этих магазинов в 1960—1970-е гг. подверглись репрессиям, не уго­ловным, как это было раньше, а административным, главным образом — увольнению с дальнейшим запрещением заниматься профессиональной дея­тельностью.

ГЛАВЛИТ, сокращенное название центрального государственного ведом­ства, осуществлявшего предварительную и последующую цензуру в СССР с 1922 по 1990 г. Создан в целях «объединения всех видов цензур» специ­альным постановлением Совнаркома СССР от 6 июня 1922 г. за подписью его председателя А. И. Рыкова. Сохраняя аббревиатуру «Главлит» на протяжении почти 70 лет, учреждение неоднократно меняло как свою полную рас­шифровку, так и ведомственную принадлежность: 1922—1933 гг. — Главное управление по делам литературы и издательств Народного комиссариата просвещения РСФСР (фактически руководило аналогичными органами в других союзных республиках); 1933—1953 гг. — Управление уполномочен­ного Совета народных комиссаров (с 1946 г. — Совета министров) СССР по охране государственных и военных тайн в печати; март—октябрь 1953 г. — Главное управление по охране государственных и военных тайн в печати Ми­нистерства внутренних дел СССР; 1963—1966 гг. — Главное управление по охране государственных и военных тайн в печати при Совете министров СССР; Главное управление по охране государственных и военных тайн в печати Государственного комитета Совета министров СССР по печати; 1966—1990 гг. — Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР.

До 1930 г. Главлит занимался не только руководством подчиненными ему республиканскими, областными и краевыми управлениями, но и практиче­ской цензурной работой (контроль над всеми центральными и московскими издательствами; затем он был возложен на Мособлгорлит). 5 октября 1930 г. по постановлению Совнаркома центральный аппарат Главлита был реорга­низован: за ним оставлены лишь контролирующие функции, издание цирку­ляров, распоряжений по цензуре, выпуск обязательных для всей страны пе­речней секретных сведений и списков запрещенной литературы.

В годы «оттепели» и «застоя» функции Главлита несколько сужаются: идеологический и политический контроль всё больше переходит в ведение партийных инстанций. Помимо того, существенную роль начинают играть «самоцензура» авторов и, в еще большей степени, издательская и редактор­ская цензура. Во второй половине 1980-х гг., в ходе проводимой политики «гласности», функции Главлита постепенно ограничиваются лишь наблюде­нием за сохранением военно-экономических тайн, с 1989—1990 гг. в связи с упразднением цензуры (Закон СССР о печати и других средствах массовой информации от 12 июня 1990 г.) Главлит и его местные органы ограничива­лись только выборочным контролем произведений печати на предмет нераз­глашения в них все тех же тайн.

Главлиту СССР подчинялись республиканские главлиты и сеть местных областных, городских и районных управлений. Главная задача Главлита и его региональных отделений состояла в тотальном практическом контроле над всеми видами печатной продукции: книгами, газетами, журналами, плака­тами, открытками и т.п.), как в предварительном порядке, так и в последую­щем, карательном. До 1931 г. от предварительной цензуры были освобож­дены издания РКП(б) (с 1925 г. — ВКП (б)), Коммунистического интерна­ционала, Госиздата, Главного политико-просветительного комитета Респуб­лики, Академии наук СССР, а также две центральные газеты («Правда» и «Известия»). Помимо того, на органы Главлита был возложен контроль над зрелищами (затем он перешел в ведение Главреперткома), а также наблюде­ние за всеми библиотеками, книжными магазинами и типографиями.

В первом положении о Главлите 1922 г. на Главлит были возложены следующие обязанности:

1. предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений, нот, карт и т. д.;
2. составление списка про­изведений печати, запрещенных к опубликованию;
3. надзор за типогра­фиями, борьба с подпольными изданиями и их распространением, борьба с ввозом из-за границы не разрешенной к обращению литературы.

Главлиту было предложено воспрещать издание и распространение произведений:

1. содержащих агитацию против советской власти;
2. разглашающих воен­ные тайны республики;
3. возбуждающих общественное мнение;
4. возбуждающих национальный и религиозный фанатизм;
5. носящих порнографи­ческий характер.

В директивных документах, положениях и инструкциях в дальнейшем не раз, в сторону ужесточения, пересматривались и уточня­лись задачи и функции Главлита и его органов. В редакции 1938 г. им пре­доставлялось «право воспрещать издание, опубликование и распространение произведений печати и искусства, исполнение драматических, музыкальных и хореографических произведений, а также цирковых и эстрадных выступ­лений и кинофильмов:

1. заключающих в себе сообщения, взгляды и идеи, направленные против социалистического строя СССР, против политики ВКП(б) и советской власти и основ марксизма-ленинизма;
2. разглашающих государственные тайны;
3. возбуждающих и разжигающих националистический антагонизм и религиозный фанатизм» (История советской поли­тической цензуры: Документы и комментарии. М., 1997; далее в статьях — ИСПЦ).

Неоднократно менялась структура Главлита и подчинявшихся ему мест­ных инстанций. В положении 1938 г., например, предусмотрена организация в его составе 15 отделов. Одни из них имели чисто функциональный ха­рактер: отдел по охране военных тайн (ему уделялось первостепенное вни­мание — он подчинялся непосредственно начальнику Главлита), отделы контроля за поступлением иностранной литературы, зрелищами и радиове­щанием, предварительного и последующего контроля, отделы по изъятию запрещенных произведений печати и искусства, инспекторский, кадровый, секретный. Другие — отраслевой: отделы контроля за социально-политиче­ской литературой, художественной, научно-технической, сельскохозяйствен­ной и т. д. Такая же структура повторялась в республиканских и областных управлениях.

К середине 1930-х гг. была создана жесткая иерархическая система: во главе — центральный аппарат Главлита СССР, в союзных и автономных рес­публиках — республиканские главлиты, в округах — окрлиты, областях и краях — соответственно облкрайлиты, в городах — горлиты, районах — райлиты и, наконец, — уполномоченные при крупных издательствах, газетах, ра­дио, а позднее и телестудиях.

Главлит руководил местными органами с помощью циркуляров, которые время от времени кумулировались, достигая значительного объема. Он си­стематически издавал и пополнял, во-первых, «Списки книг, подлежащих исключению из общественных библиотек и книготорговой сети» (на их ос­нове формировались библиотечные спецхраны), а во-вторых, «Перечни све­дений, не подлежащих оглашению» (ими руководствовались цензоры в целях сохранения государственной и военной тайны, понимаемой ими крайне рас­ширительно). В августе 1990 г. преобразован в ГУОТ СССР — Главное управление по охране государственных и военных тайн в печати и других средствах массовой информации при Совете министров СССР.

ГЛАВРЕПЕРТКОМ, Главный Комитет по контролю за зрелищами и репертуаром. Образован по постановлению Совнаркома от 9 февраля 1923 г. при Главлите РСФСР. Согласно этому постановлению, «ни одно про­изведение не может быть допущено к публичному исполнению без разреше­ния Главреперткома при Главлите или его местных органов (обллитов и гублитов)». Помимо драматического, кинематографического и музыкального репертуара, Главрепертком с течением времени стал контролировать любые публичные зрелища и выступления, начиная с лекций, докладов и заканчивая эстрадными и цирковыми представлениями и даже музыкально-танцеваль­ными вечерами. Им был подготовлен трехтомный «Репертуарный указатель» (М., 1929—1931), регламентировавший исполнение пьес и других произве­дений в зависимости от «подготовки аудитории». В первый том вошел раз­решенный и запрещенный вокальный репертуар, во второй — драматический, в третий — кинематографический. Все драматические произведения были разнесены по трем литерам: А., Б. и В. — в зависимости от «идеологической выдержанности и приемлемости». Однако «Репертуарный указатель» быстро устаревал, в связи с чем постоянно обновлялся с помощью многочисленных циркуляров, которые время от времени сводились в единые списки запре­щенных авторов и их произведений. В 1934 г. Главрепертком был отделен от Главлита, выделен в самостоятельное управление (ГУРК), руководимое непосредственно Наркомпросом; в 1936 г. передан в ведение Комитета по делам искусств при СНК СССР. Главрепертком осуществлял контроль за репертуаром всех республик и областей, входящих в состав СССР.

В заявлении Правительству СССР 28 марта 1930 г. М. А. Булгаков, пьеса которого «Багровый остров», в числе других, подверглась запрету, писал: «Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного Репертуар­ного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных «услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее...»

Между созданным в 1929 г. Главискусством (Главное управление по делам искусств) и Главреперткомом была проведена демаркационная линия, чрез­вычайно зыбкая и постоянно нарушавшаяся. По распоряжению Наркомпроса от 26 февраля 1929 г. «О разграничении функций между Главреперткомом и Главискусством» на первый возлагался «политический контроль за репертуаром зрелищных предприятий». Он не должен был вмешиваться «в ту или иную трактовку или стиль публичного исполнения (постановки) произве­дения», но на практике Главрепертком вторгался и в эту сферу. В 1936— 1938 гг. Главискусство, руководимое тогда П. М. Керженцевым, пыталось по­куситься на прерогативы и компетенцию Агитпропа, что привело к снятию старого большевика с этого поста.

В послевоенные годы надзор за репертуаром осуществлялся Комитетом по делам искусств. Главлиту запрещалось принимать произведения непо­средственно от авторов и исполнителей без письменного заключения Коми­тета, подтверждающего, что у него нет претензий к их «идейно-художествен­ной ценности». Окончательное решение принималось органами цензуры, рассматривавшими произведение с точки зрения соблюдения в них государственной и военной тайн, однако они же могли не допустить к исполне­нию «политически вредные, идеологически чуждые, безыдейные, халтурные, искажающие советскую действительность произведения».

Между Комитетом по делам искусств и Главлитом годами тянулась тяжба: каждое ведомство претендовало на монопольное право наблюдения за ре­пертуаром. С начала 1950-х гг. функции Комитета перешли в ведение Ми­нистерства культуры. Над ним стояли партийные идеологические органы, которые и решали, в конечном счете, судьбу произведений. Ими же осуществ­лялся предварительный контроль всей кинематографической продукции, телевизионных и радиопередач. В отличие от надзора за печатной продукцией, который целиком находился в ведении Главлита, в этой сфере царили ведом­ственная неразбериха и даже своего рода соперничество. За Главлитом оста­вался преимущественно контроль за изданным печатным и отчасти граммо­фонным музыкальным репертуаром.

ОГРАНИЧЕНИЕ ДОСТУПА К ПЕЧАТНОЙ ИНФОРМАЦИИ. Система цензурного контроля была направлена к этой цели, устанавливая иерархию информированности в обществе и помогая власти манипулировать созна­нием людей. Однако в дополнение к обычным мерам контроля доступа к печатным изданиям, допущенным цензурными органами в превентивном по­рядке, существовала особая система регламентации, зависящая от социаль­ного статуса потребителя. Некоторую роль играл в этом его образовательный, научный и культурный ценз, но главным образом — степень приближенности к тем или иным слоям властной номенклатуры. До революции 1917 г. неко­торое значение имел также имущественный ценз. Не случайно Временные правила о цензуре и печати 1865 г., действовавшие более 40 лет, разделили все печатные издания на две категории: в первую, освобожденную от предварительной цензуры, входили книги большого объема (переводные книги — более 20 авт. л., оригинальные — более 10) и, следовательно, дорогие, недо­ступные по цене для малообеспеченного «низового» читателя. Дешевые же издания подвергались строжайшему контролю на уровне предварительной цензуры. Во второй половине XIX в. был усилен надзор за распространением и чтением книг, дозволенных общей цензурой, но нежелательных в репертуаре массового, «народного» чтения. Для этой цели Главное управление по делам печати начиная с 1884 г. четыре раза выпустило «Алфавитный список произведений печати, запрещенных к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях» (1884, 1894, 1903 и 1914). В них перечислено свыше двухсот изданий, главным образом радикальные и либеральные жур­налы («Дело», «Отечественные записки», «Русская мысль» и др.), а также пропущенные общей цензурой, но нежелательные в массовом обиходе труды К. Маркса, И. М. Сеченова, Г. Спенсера, Д. Милля. Любая перепечатка такого списка воспрещалась, «во избежание широкого рекламирования поимено­ванных в нем изданий». Со своей стороны, Особый отдел Ученого комитета Министерства народного просвещения периодически издавал каталоги книг, разрешенных для народных библиотек и читален.

В советских условиях регламентация доступа к книгам и другим печатным изданиям приобрела более изощренный и дифференцированный характер. В течение десятилетий постепенно создавалась строго ранжированная си­стема привилегий, которыми располагала, с одной стороны, правящая пар­тийно-советская элита, а с другой, хотя и в меньшей степени, определенная часть гуманитарной интеллигенции, идеологически обслуживающая власть с «научных» позиций. В определенной мере была унаследована дореволю­ционная практика ограничений в зависимости от типа библиотеки. В 1920-е прошли три волны так называемой «очистки» массовых (городских, район­ных, сельских, профсоюзных) библиотек от «контрреволюционной литературы» (1923, 1926 и 1929). Но даже после такой селекции на книгах, хранив­шихся в библиотеках таких типов, в то время ставились чернильные штампы: «Библиотечное ядро» и «Пассивный фонд». Книги второй категории не появлялись на полках открытого доступа и не отражались в читательских ка­талогах: посетители библиотек не должны были подозревать об их существо­вании. Если все-таки настойчивый читатель узнавал о них, то многое в этих случаях зависело от библиотекаря, его воли, степени проявляемой бдитель­ности и, что не менее важно, уровня его образованности.

В крупных научных и универсальных библиотеках ситуация складывалась более благоприятно: «очистка» фондов их практически не коснулась. Но и в них существовали свои ограничения. Исчерпывающая информация о книж­ном фонде скрывалась от читателей; например, читательский каталог Госу­дарственной публичной библиотеки СССР им. М. Салтыкова-Щедрина от­ражал, в отличие от Генерального алфавитного каталога (он имел статус служебного: доступ к нему читателей был закрыт), только литературу, издан­ную после 1931 г. Добавим к этому организацию во всех библиотеках такого типа отделов специального хранения (спецхранов), содержавших сотни ты­сяч книг, недоступных рядовым читателям.

Помимо того, значительное распространение начиная с 20-х гг. приобрела практика выпуска издательствами так называемых «грифованных» книг, на титульных листах которых типографским способом был оттиснут какой-ни­будь гриф — своего рода сигнал об ограничении сферы распространения из­дания. В 20—30-е появляются книги с грифами «Только для членов РКП(б)», «Только для комсомольского актива». В продажу они не поступали и содер­жали обычно полусекретные материалы различных партийных и комсомоль­ских пленумов, идеологические инструкции и материалы закрытых собраний и т.п. Весьма примечательно, что таким же способом был издан ограниченным тиражом, только для участников съезда, нашумевший в свое время, пер­воначально засекреченный доклад Н. С. Хрущева на ХХ съезде партии, раз­облачивший «культ личности» Сталина. На Западе, да и в России его полный текст стал известен только благодаря «утечке информации».

В 1950—1970-е на книгах появляется новый гриф: «Для научных библио­тек» (или «Только для научных библиотек»). Такие книги — исключительно переводные и выпускавшиеся преимущественно Издательством иностранной литературы (в 1964 переименованном в «Прогресс») — также не поступали в продажу, получать и хранить их могли лишь крупнейшие библиотеки, без права выдачи на дом. К тому же попасть в такие библиотеки было непросто: допускались лишь лица с высшим образованием, а в некоторых ведомственных библиотеках требовалась и справка с места работы. В репертуар таких книг входили, главным образом, переводные философские сочинения, пред­назначенные для советских философов. Плохо знающие иностранные языки, они не могли следить за состоянием современной философской мысли на За­паде, что им было необходимо не столько для изучения и преподавания, сколько для того, чтобы подвергать эти труды критике с «правильных», «вы­веренных» марксистских позиций. Наибольшей популярностью в этой среде пользовался «загрифованный» капитальный труд известного английского философа, физика и активного борца за мир Бертрана Рассела «История за­падной философии», вышедший в 1959 г. под общей редакцией В. Ф. Асмуса. Такими же грифами снабжены вышедшая в 1962 г. книга Артура Хюбшера «Мыслители нашего времени (62 портрета)» под редакцией А. Ф. Лосева, «Мыслители прошлого» Тейяра де Шардена (1965), «Космос и история» Мирчи Элиаде (перевод с французского, 1977), книга крупнейшего немецкого физика, лауреата Нобелевской премии за 1932 г. Вернера Гейзенберга «Фи­зика и философия» (1963), труд известного мыслителя и гуманиста Альберта Швейцера «Физика и философия» (1963). Оказалась в этой категории и книга французского философа, писателя и литературного критика Роже Гароди, вышедшая в 1966 г. «О реализме без берегов. Пикассо. Сен-Джон Перс. Кафка». Это вызвало в свое время скандал: выражение «реализм без берегов» стало в лексике советских критиков обобщающим понятием, обозначающим нападки на каноны соцреализма. Как сообщал о нем «Советский энциклопе­дический словарь» (М., 1982. С. 280), «Гароди с 50-х гг. выступал с работами по марксистской философии. С конца 60-х перешел на позиции ревизио­низма; исключен из ФКП» (Французской коммунистической партии). В связи с этим, согласно приказу Главлита № 14 от 26.06.1970, повелевалось «изъять все книги Гароди из общих фондов библиотек». В спецхранах оказа­лась не только указанная выше книга, но и другие работы Гароди, изданные на русском языке в начале 1960-х тем же издательством: «Прометей 1848 года: Трагедия в 5-ти д.», «Грамматика свободы», «Ответ Жан-Полю Сартру».

На некоторых книгах помещался другой, еще более «серьезный» гриф — «Продаже не подлежит». Он имеется, в частности, на шеститомнике Уинстона Черчилля «Вторая мировая война», изданном в переводе на русский Воениздатом в 1955 г. Первый том снабжен обстоятельной статьей, в которой дана «правильная» оценка событий войны и «зловещей» роли автора зна­менитой Фултонской речи 1946 г., положившей начало «холодной войне». Издательство пошло на откровенную контрафакцию, перепечатав перевод этого шеститомника, изданный в 1954—1955 гг. известным эмигрантским Издательством имени Чехова в Нью-Йорке и, естественно, содержавшийся в спецхране.

Другой популярный гриф: «ДСП», то есть «Для служебного пользования», причем с обязательной нумерацией каждого экземпляра на титульном листе. Если книги с пометкой «Для научных библиотек» все же были доступны всем читателям крупных библиотек, то издания с грифом «ДСП» хранились от­дельно, в одном помещении со спецхраном. Для доступа к ним (так же, как и к изданиям, содержащимся в спецхранах) требовалось «отношение» с места работы, удостоверяющее, что книги нужны читателю для научной или производственной деятельности с обязательным указанием темы исследования. В основном фонд «ДСП» состоял из десятков тысяч книг, подготовленных различными ведомственными издательствами, преимущественно по технике: закрытые инструкции, технические условия, иногда — Госты (государствен­ные стандарты), патенты на некоторые изобретения — в общем, все, что со­ставляло предмет «гостайны», понимаемой крайне расширительно. Несмотря на отмену цензуры и ликвидацию в начале 1990-х спецхранов, этот отдел в библиотеках не был расформирован. До сих пор требуются «отношения с ме­ста работы» для доступа к изданиям по технике даже 1940—1960-х гг. По­падали в этот фонд также «Обзоры зарубежных откликов на передачи советского радио и телевидения», авторефераты «закрытых» диссертаций, вплоть до таких курьезов, как автореферат А. Сирковичуса «Формальная комму­никация насекомых. Автореферат диссертации на соискание ученой степе­ни доктора биологических наук» (МГУ, 1981). Частично в этот фонд, частич­но в спецхраны попадали также десятки книг по самбо, карате и восточным единоборствам.

Книги гуманитарного характера составляли сравнительно небольшую часть этого фонда. Содержание книги не имело в данном случае значения; единственная причина засекречивания — гриф «ДСП» на книге. Аналогич­ным образом поступали и в тех случаях, когда в учетно-регистрационных вы­ходных сведениях, помещаемых в конце книги, значилось, что напечатана она в типографии какого-либо закрытого НИИ, пусть даже это было пособие по уходу за собаками и кошками. Подлинные названия и номера таких учреждений, работавших на оборону под более или менее легальным прикрытием, тщательно скрывались. В качестве примера приведем случай помещения в такой фонд автореферата докторской диссертации С. А. Фомичева «Поэзия А. С. Пушкина (творческая эволюция)» (1984), напечатанного на ротапринте типографии «Завода «Кризо», г. Гатчина», поскольку под этим именем скры­вался засекреченный Институт ядерных исследований, который не мог быть назван в «открытой печати». Под грифом «ДСП» был издан ряд книг по ли­тературе и искусству: «Обзор материалов общественного обсуждения канди­датур, допущенных к участию в конкурсе на соискание государственных пре­мий по литературе и искусству» — по годам начиная с 1960-х, «Отчетные доклады правления Союза писателей СССР», книга Е. А. Смолина «Жаргон­ные слова и выражения, употребляемые преступниками» (Барнаул, 1979). Фонд «ДСП» содержал серию реферативных сборников «Критика буржуаз­ной идеологии, ревизионизма и реформизма», выпускавшуюся ИНИОНом. До сих пор в нем хранится «научно-аналитический обзор» В. А. Чаликовой и Л. Л. Лисюткиной «Предсказания Джорджа Оруэлла и современная идеоло­гическая борьба» (М.: ИНИОН, 1986), написанный по зарубежным источникам, реферативный сборник «Социокультурные утопии XX века», вышед­ший уже в разгар перестройки, в 1988 г. Часто попадали в книжный фонд «ДСП» материалы Иностранной комиссии Союза советских писателей СССР, выходившие в серии «Литературная жизнь за рубежом», например «Материалы о литературной жизни арабских стран», изданные в 1989 г. Оказался в нем и «Отчетный доклад правления Союза советских писателей СССР VII съезду писателей 24 июня 1986 г.», прочитанный генеральным секретарем этого союза Георгием Марковым. Последние случаи такого рода — издание под грифом «ДСП» брошюр под названиями «Обсуждение статьи-эссе А. И. Солженицына «Как нам обустроить Россию?». Заседание 12 ноября 1990 г. Стенографический отчет с сокращениями» (Союз кинематографистов СССР; Постоянный действующий теоретический клуб «Свободное слово». М., 1991. 57 с.), «События и даты: Хроника негативных явлений в СССР. 1922—1958» (Государственный комитет по радио и телевидению. М., 1989).

До начала 1960-х ограничивался также допуск к авторефератам диссерта­ций, печатавшимся «на правах рукописи». Об этом свидетельствует запрос в Главлит директора ГПБ 16 января 1956 г.: «Остается ли в силе приказ Главлита № 1652 от 17.03.1953, согласно которому авторефераты диссертаций, как материал, не прошедший официальной апробации, не может выдаваться широкому кругу читателей?», ссылавшегося на то, что «все чаще их стали заказывать студенты-дипломники, студенты, выполняющие курсовые работы, причем знакомиться с авторефератами рекомендуют им научные руководи­тели» (ОАД РНБ. Ф. 22. Д. 4. Л. 14). Позднее, 5 октября 1960 г., в библиотеки поступило разъяснение Главлита по поводу хранения и использования «за­крытых изданий»: «Издания ограниченного распространения (с пометками «Для служебного пользования», «Рассылается по списку», «Экз. № ...» и т.п.) включаются в выпускаемые Всесоюзной книжной палатой для служебного пользования специальные «Списки изданий ограниченного распростране­ния», на которых проставляются пометки «Рассылается по списку. Экз. № ...». Эти издания не должны отражаться в открытых каталогах и библиографических указателях. Для них заводится отдельный служебный каталог. Хра­нятся указанные издания в библиотеках, выдаются только в читальные залы лицам (советским гражданам), которым они необходимы в связи с их служебной и научной деятельностью на основании письменного разрешения и ходатайства учреждения, организации, предприятия» (Там же. Д. 2. Л. 39).

Замыкает иерархию «закрытых» изданий ряд книг, сравнительно неболь­шой в количественном выражении, но наиболее засекреченный. В него вхо­дили нумерованные издания, выпускавшиеся по решению идеологических отделов ЦК КПСС, рассылавшиеся по списку строго определенных адреса­тов и предназначавшиеся самому высшему слою партийных функционеров. Вне пределов этого круга такие книги не распространялись, никогда не рас­сылались даже в крупнейшие библиотеки (в результате ни одна из них не располагает этими изданиями) и не регистрировались в органе государствен­ной библиографии «Книжная летопись». По некоторым данным, именно та­ким образом в 1933 г. была издана в Москве на русском языке «Mem Kampf» А. Гитлера. В 1959 г. Издательство иностранной литературы выпустило в пе­реводе на русский роман Дж. Оруэлла «1984» без указания тиража и имени переводчика. В 1962 г. таким же закрытым «специзданием» была выпущена на русском языке тем же издательством книга Ричарда Риса «Джордж Оруэлл. Беглец из лагеря победителей». Небольшое предисловие «От издатель­ства» к ней разъясняет подоплеку, смысл и цель подобных изданий: «Сла­ву, — говорится в нем, — создали Оруэллу повесть «Ферма животных» и роман «1984», которые по существу представляют собой сатиру на советское общество. Поэтому не случайно книга «1984» взята на вооружение буржуаз­ными авторами — видными политическими и государственными деятелями, экономистами, философами, журналистами и превратилась в настольную книгу проповедников антисоветской пропаганды. Ввиду того, что на Западе книга была шумно разрекламирована и редко кто из буржуазных реакцион­ных авторов не ссылается на роман Дж. Оруэлла «1984» (особенно когда речь заходит о Советском Союзе и других социалистических странах), Издатель­ство иностранной литературы направило читателям в 1959 полный его пере­вод в целях информации. В дополнение к специзданию № 21/5058 (то есть к самому роману «1984») Издательство иностранной литературы в информационных целях направляет книгу Ричарда Риса».

Таким же образом был издан в 1962 г. роман Хемингуэя «По ком звонит колокол», поскольку в нем, как говорилось в предисловии, «встречается ряд моментов, с которыми трудно согласиться. Так, например, обращает на себя внимание не совсем правильная трактовка образов коммунистов, бесстрашных и мужественных борцов с фашизмом в трудное для испанского народа время». Роман был издан «открыто» спустя 6 лет, в 1968 г.: он вошел в 3-й том 4-томного Собрания сочинений писателя, но на этот раз с купюрами. Одна книга этой категории сверхсекретных изданий все-таки оказалась в спецхране РНБ — «Здравый смысл и ядерная война» Б. Рассела (перевод с англ. В. М. Карзинкина. М.: Прогресс, 1959).

Строжайше ограничивался также круг лиц, допущенных к закрытой акту­альной информации. Во-первых, к так называемому «Белому ТАССу» — сек­ретным бюллетеням, содержащим, главным образом, выдержки из западных газет и журналов и доступным только партийным лекторам и пропаганди­стам, во-вторых, к закрытым письмам ЦК КПСС, распространявшимся по партийным инстанциям. Особо секретными являлись «Особые закрытые письма», рассылавшиеся (в 1940—1950-е, например) только 22 членам выс­шего партийного руководства.

ОЧИСТКА (ЧИСТКА, ЗАЧИСТКА) МАССОВЫХ БИБЛИОТЕК, тер­мины, применявшиеся, в основном, в 1920—1930-е гг. и означавшие планомерное изъятие из фондов массовых и детских библиотек так называемой контрреволюционной, устаревшей и идеологически вредной литературы. Именно в эти годы началось планомерное превращение таких библиотек в особый политико-просветительный институт, благодаря которому появилась возможность осуществить, по мысли идеологов, «огосударствление» читателя и, следовательно, «формовку» нового, советского человека. Главную роль в этом процессе играл Главполитпросвет под руководством Н. К. Крупской, осу­ществивший в 1920-е гг. три волны очистки библиотек (1923, 1926 и 1929). Первая инструкция Главполитпросвета, Главлита и Центрального библио­течного комитета «О пересмотре книжного состава библиотек к изъятию контрреволюционной и антихудожественной литературы» (1923) была адре­сована всем губернским и уездным политпросветам, парткомам, местным ор­ганам Главлита и отделам ГПУ. Предварительно в политпросветовских изданиях, чаще всего в журнале «Красный библиотекарь», постоянно печатались в «дискуссионном порядке» статьи на эту тему, причем многие авторы скло­нялись к мысли, что «агенты старой культуры умело использовали беллет­ристику как форму обработки умов в определенном направлении», а потому библиотеки должны избавиться от «старого наследия». Инструкция 1923 г. предписывала оставлять в книжных фондах только издания, напечатанные по новой орфографии, в результате чего было изъято и уничтожено огромное количество дореволюционных изданий русской классики. Подверглись остракизму и другие книги, выпущенные уже в советское время и безупреч­ные по части орфографии, — из-за помещения в них произведений «архискверного» (В. И. Ленин) Ф. М. Достоевского, религиозно-нравственных рас­сказов Л. Н. Толстого и даже романов И. А. Гончарова, «не имеющих ничего общего с нашей рабоче-крестьянской массой». В массовых библиотеках не нужны были, по мнению Главполитпросвета, Гомер, Данте, И.-В. Гёте; собрания сочинений классиков (достаточно представить их небольшими, «тщательно подобранными» и снабженными «марксистскими предисло­виями» сборниками «избранного»); произведения классиков «буржуазной» философии и «религиозно-монархическая литература». По разделу «этика и философия», например, предписывалось изъять книги Платона, Р. Декарта, И. Канта, А. Шопенгауэра, В. С. Соловьева, П. П. Кропоткина, Л. Н. Толстого и др. В 1924 г. вышел новый секретный «Руководящий каталог по изъятию всех видов литературы из библиотек, читален и книжного рынка» (воспроиз­веден в «Российском литературоведческом журнале» (1994. № 4)). Только по разделу «беллетристика» в нем содержалось 992 позиции.

В состав «тройки», созданной для этой цели в каждом губернском городе, входили по одному представителю от Главполитпросвета, Главлита и ОГПУ. Как всегда во время проведения очередной идеологической кампании нача­лись «перегибы». Особенно опасна была «инициатива с мест»: на всякий слу­чай контролеры стали очищать библиотеки вообще от всех дореволюцион­ных авторов. Пресса конца 1920-х гг. пестрит «сигналами» (тогда это еще позволялось) о повальном изъятии классики. Позднее такие эксцессы были названы «перегибами на местах» — по известной модели «головокружения от успехов», и даже происками «вредителей» и «классовых врагов». Главполитпросвет вынужден был в 1926 г. циркулярно разослать на места вторую инструкцию, содержавшую обширные списки книг, «ошибочно» включенных в предыдущие, и предполагавшую возврат их в общие фонды библиотек. Од­нако было уже поздно: громадное число книг, в том числе и классических, подверглось «списанию» и последующему уничтожению (в подавляющем числе библиотек, где не было созданных тогда спецхранов).

Тем не менее практика перманентного уничтожения книг продолжалась. Последняя волна очистки, проведенной Главполитпросветом, пришлась на 1929 г., «год великого перелома», когда велено было снова «провести пере­смотр книжного состава всех библиотек и очистить его от идеологически вредной литературы». Через три года (1932) за подписью наркома просве­щения А. С. Бубнова последовало «Постановление коллегии Наркомпроса о пересмотре книжного состава библиотек», в котором снова говорилось о «перегибах на местах» и предписывалось «немедленно прекратить массовое изъятие книг из библиотек» (Красный библиотекарь. 1932. № 8/9. С. 6).

В результате проведенных акций библиотечные фонды катастрофически оскудели, сократившись в среднем на 50%. В дальнейшем какая-либо ини­циатива в указанной сфере пресекалась на самом верху. Очистка проводи­лись централизованно самой цензурой по особым главлитовским «Спискам книг, подлежащих исключению из библиотек и книготорговой сети».

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ЦЕНЗУРА, условное наименование особого вида контроля над книгами, уже допущенными органами цензуры, но запрещен­ными к обращению в определенных социальных и культурных стратах. Глав­ным образом он распространялся на «низовые» слои общества и сферу дет­ского, по преимуществу школьного, чтения. В России традиционный патернализм искони предопределял крайне щепетильное и ригористическое отношение к репертуару массового чтения. В связи с этим с течением времени были созданы две тесно связанные между собой системы регламентации:

1. строжайший, «повышенный» контроль на уровне предварительной, так называемой общей, внутренней цензуры;
2. надзор за распространением и чтением книг, дозволенных последней, но нежелательных в репертуаре мас­сового, «народного» или детского чтения.

До октября 1917 г. библиотечно-педагогическая цензура осуществлялась Ученым комитетом Министерства народного просвещения, возникшим в 1818 г. Первоначально он ограничивался преимущественно учебными дела­ми — разработкой программ для высшей и средней школ и т.п. Характер его деятельности резко изменился в 1860-е гг., когда появилось «высочайшее повеление о рассмотрении учебников и книг для детей и народа» (РГИА. Ф. 776. Оп. 3—1866. Д. 275). На его основании в 1869 г. при Ученом комитете был создан Особый отдел, ведавший допуском книг не только в учебные за­ведения, но и в появившиеся на волне «великих реформ» бесплатные народ­ные библиотеки-читальни. На протяжении почти полувека (1869—1917) ни одна книга не могла попасть в них без особой визы на титульном листе: «Допущена Особым отделом Ученого комитета для ... библиотек». В отличие от Главного управления по делам печати, которое начиная с 1884 г. трижды выпустило «Алфавитный список произведений печати, запрещенных к обраще­нию в публичных библиотеках и общественных читальнях», он выпускал списки разрешенных книг. Во второй половине XX в. был усилен надзор за распространением и чтением книг, дозволенных общей цензурой, но неже­лательных в репертуаре массового, «народного» чтения. Закон от 4 февраля 1888 г. предусматривал комплектование народных и школьных библиотек только книгами, одобренными указанным учреждением; все остальные автоматически считались запрещенными. На основе отзывов членов Особого отдела время от времени издавались «министерские каталоги», не раз подвергавшиеся острой критике со стороны просветительски настроенной ли­беральной интеллигенции. В состав таких библиотек допускалось не более 2—3% выходившей в стране печатной продукции, причем предпочтение от­давалось официозным и безупречным в идеологическом отношении изданиям. Основные мотивы запрещений: «несоответствие произведения духов­ным потребностям детей и народа» (характерно, что между ними ставился знак равенства), «изображение страданий», «уныние», «отсутствие положи­тельных начал» и т.п.

В пореволюционное время (наиболее отчетливо — в 1920-е гг.) регламен­тация книжного обращения проводилась тремя учреждениями, занятыми «формовкой» нового читателя. Во-первых, созданным в 1919 г. Главным уче­ным советом (ГУС) при Наркомпросе, первым председателем которого был заместитель наркома, ведущий советский историк-марксист М. Н. Покров­ский. Согласно одному из циркуляров Главлита, «детская (художественная и научно-популярная) книга принимается гублитами на просмотр только при наличии у издательства разрешения Государственного Ученого Совета, куда предварительно и должны представляться материалы, предназначен­ные к печати». В дополнение указывалось, что «за нарушение вышеука­занного постановления частные лица подлежат ответственности по ст. 185 Уголовного кодекса РСФСР, а книги, изданные с нарушением настоящего постановления, подлежат конфискации в судебном порядке» (РГАЛИ СПб. Ф. 31. Оп. 2. Д. 54). Таким образом, без предварительной санкции ГУСа не могла в 1920-е гг. выйти ни одна детская или учебная книга.

Во-вторых, ГЛАВСОЦВОСом (Главным управлением по социальному воспитанию при том же наркомате), который рекомендовал или запрещал уже вышедшие книги «для употребления» в школьных и массовых библиотеках.

В-треть­их, главную роль играл в этом процессе Главполитпросвет, руководимый Н. К. Крупской, периодически проводивший, с одной стороны, очистку мас­совых библиотек от «контрреволюционной» литературы, а с другой — ре­гулярно печатавший на страницах издаваемого им журнала «Красный биб­лиотекарь» списки книг, «вредных с педагогической точки зрения». В по­следующие годы наблюдение за составом массовых и школьных библиотек возлагалось соответственно на Министерство культуры и Министерство просвещения.

• Теги
• доступ к информации
• изъятие из обращения
• история цензуры
• материалы к энциклопедии
• надзорные органы
• органы цензуры
• политическая цензура
• свобода печати
• спецхраны
• энциклопедические статьи

• Ссылка на источник в интернете http://magazines.russ.ru/nlo/2011/112/bl30-pr.html

• Библиографическое описание ссылки Блюм А. Статьи для энциклопедии «Цензура»/ А. Блюм// Новое литературное обозрение. — 2011. — № 112.