Рецензия
- 31 июля 2011
- просмотров 620
Немировский Е. Л. Большая книга о книге, где повествуется о мире книжной культуры и о его подвижниках, список которых открывают в Западной Европе Иоганн Гутенберг, а у нас — Иван Федоров, а также о книгах, изменивших мир, или замечательных своим художественным убранством: [справ.-энцикл. изд.]/ Е. Л. Немировский. — М. : Время, 2010. — 1086 с. : ил., портр., факс.; 27 см. — Библиогр. в подстроч. примеч. — Указ. имен: С. 1047-1086. — 3000 экз. — ISBN 978-5-94117-057-9 (в пер.).
Недостаток качественной научно-популярной литературы по гуманитарным дисциплинам — в том числе по истории книжности — заставляет проявлять внимание к таким новинкам, как
книга Е. Л. Немировского. В советскую эпоху вышло несколько превосходных работ на эту тему, но в настоящее время многое в них устарело, в особенности после введения в научный оборот новгородских берестяных грамот, расшифровки письменности майя и других открытий. Именно поэтому задачу, которую поставил перед собой Е. Л. Немировский, можно лишь приветствовать.
Однако, поставить задачу — одно, а справиться с ней — несколько другое. К сожалению, «Большая книга» вызывает столь же большое количество вопросов. Вопросы начинаются уже с выходных данных. Издание обозначено как «справочно-энциклопедическое», так что естественно ожидать в нём собрания статей, организованный по алфавитному или гнездовому принципу. Однако, перед нами сквозной нарративный текст, описывающий историю книги от истоков до наших дней. В принципе, сама эта идея вполне органична для научно-популярного издания, каковым (а не справочно-энциклопедическим!) «Большая книга» и является. Но одной идеи не достаточно, необходимо также адекватное качество её воплощения. Которое, увы, в случае работы Е. Л. Немировского не достигнуто.
Проблемы начинаются с того, что неясны целевая аудитория книги и само её предназначение. Иллюстрированное издание в
1000 с лишним страниц стоит недёшево, и мало кто приобретёт его из простой любознательности, а для подарочного же издания качество полиграфии слишком низко. Специалисты к таким изданиям не обращаются, они пользуются профессиональной литературой. Если же задача автора состояла в том, чтобы доступным языком рассказать о книге всё для «чайников», то неплохо было бы определиться, с какой категорией «чайников» он собирается иметь дело. Уровень технической детализации в описании книжного дела (особенно в 1-й главе) и изобилие статистических данных о производстве и продаже книг как будто рассчитаны на студентов полиграфических вузов. Стилистика соответствующая: «Структура произведения может быть выявлена с помощью рубрикации. Это совокупность текстовых и графических средств...» и т. д. (с. 26). В то же время во 2-й главе, описывающей предысторию письменности, встречаем лирический балласт, свойственный низкосортному научпопу советского периода: «Рушились горы, и вместо них из глубин планеты поднимались новые остроконечные вершины. Клокочущие реки затапливали низины. В океанах (sic!) рождались материки <...> Вымерли сказочные исполинские ящеры, господствовавшие на Земле в мезезойскую эру» (с. 37). Подобный стиль в гуманитарной сфере был высмеян ещё
А. Формозовым пятью годами раньше, и вряд ли такие места добавляют что-либо полезное к знаниям читателя об истории письменности (неужели книга адресована неучам, которые никогда не слышали о динозаврах?).
Не меньше трудностей с предметом, о котором идёт речь. Определение «книги» автор пытается дать на страницах 14–24 и вначале вроде бы удачно разводит понятия книги как «литературного произведения» и книги как «носителя информации». На этом бы и остановиться, чётко указать, что в дальнейшем мы будем иметь дело со вторым значением. Однако автор не решается на это разграничение: он не только вносит новые дефиниции, запутывающие вопрос («сочинение умного человека», с. 19), но и на практике продолжает на протяжении всей книги смешивать историю книжного дела с историей литературы. В результате «Большая книга» оборачивается подробным пересказом
десятков отдельных текстов, среди которых Библия, басни
Эзопа, «Божественная комедия», «Утопия», «Дневник Анны Франк»... (мы назвали лишь небольшую часть). Эта информация сама по себе, конечно, важна, но уместна ли она в работе по истории книги как таковой? Если изъять все эти историко-литературные справки, объём «Большой книги» безболезненно сократился бы как минимум
вдвое. А автор ещё зачем-то стремится рассказать про
Дарвина,
Менделя,
Циолковского,
Кюри и даже
Вагнера (с. 743–747), размывая предмет до истории всех интеллектуальных достижений человечества вообще.
Даже там, где содержание имеет непосредственное отношение к делу, объём зачастую избыточен: биографические справки об
Эль Лисицком,
Е. Горине,
Ч. Карлсоне могли бы быть более краткими. Читатель, желающий знать детали жизни какого-либо деятеля, может обратиться к специализированной литературе. И к чему при упоминании трактата
В. Тредиаковского об орфографии цитировать приписываемые поэту строки про «стоит древесно, к стене примкнуто» (с. 367)?
С другой стороны, эта избыточность соединяется с недостаточностью. Несмотря на уже отмеченную неопределённость в толковании «книга», композиция «Большой книги» не оставляет сомнений, что де-факто автор считает книгой только книгу печатную: из
1086 страниц в издании догутенберговой эпохе посвящены только
127, реально же — не более
76, так как в середину этого раздела вклинивается главка из 51 страницы, посвящённая пересказу Библии и истории её печатных изданий в России, почти не содержащая сведений о рукописании. Из этих 76 страниц, кстати, следует ещё исключить иллюстрации, патетические рассуждения о фресках палеолита и пересказы содержания «Одиссеи», «Лисистраты» и басен Эзопа. Эта диспропорция не просто вводит неискушённого читателя в заблуждение насчёт уровня развития и распространения книжности в прошлом, но и прямо оскорбительна для
пятитысячелетней истории письменности.
Но даже то, что всё-таки написано Е. М. Немировским о догутенберговой эпохе, и неоригинально, и крайне неквалифицированно. В беглом обзоре индейских вампумов, египетских иероглифов и эскимосских пиктограмм (с обязательным присовокуплении легенды о том, как скифы послали персам лягушку, мышь и стрелы) узнаётся монтаж научно-популярной литературы 50–60-летней давности, что автор особо не скрывает, постоянно ссылаясь на книгу
В. Истрина «Возникновение и развитие письма» (1961). И странным образом у филолога В. Истрина Немировский ухитряется позаимствовать преимущественно то, что ещё в 1928 году можно было прочитать в детской книжке «Чёрным по белому», написанной нефилологом
М. Ильиным — то есть про вампупы,
Шампольона и скифскую лягушку. На Ильина, кстати, Немировский не ссылается, хотя вряд ли знает об этой книге — иллюстрация 3 на странице 62 у Немировского (узелковое письмо инков) является рисунком
Н. Лапшина из издания «Чёрным по белому» 1958 года, перепечатанным без указания источника.
Впрочем, поиск плагиата — не наша задача. Жанр научно-популярной литературы предполагает до известной степени списывание у предшественников. Вопрос в качестве результата. В данном случае мы имеем плохой пересказ хороших в своё время, но безнадёжно устаревших книг. Легкомысленное отношение к выбору источников сыграло с Немировским злую шутку — на странице 149 читаем: «
Сергий [Радонежский] писал на бересте <...> Пергамен, да и бумага были дороги, поэтому бедные на первых порах монахи заменял их специально выделанной корой бересты. Что это действительно так, подтверждает монастырская опись 1642 года, в которой упомянуты «свертки на деревце чюдотворца Сергия». До наших дней эти свитки, к сожалению, не дошли». Очевидно, этот текст механически переписан из источника того времени, когда были неизвестны либо не вошли в научный оборот берестяные грамоты (вообще не упомянутые в книге Немировского!). Сложно поверить, что автор не осведомлён о многовековой традиции русской письменности на бересте, известной уже давно не только по «описям», но и по
тысяче с лишним археологических находок. Если же это неловкость, то непростительная. После такого уже не удивляет, что
Гайавата именуется «героем индейского эпоса, записанным великим американцем
Генри Лонгфелло» (с. 37; Лонгфелло не записывал никакого эпоса, а «Песнь о Гайавате» — авторская стилизация).
Практически не отражён у Немировского такой гигантский пласт книжной истории, как рукописание в Западной Европе. Неевропейские книжные культуры упоминаются бегло и опять-таки исключительно в связи с изобретением печати (с. 170–172). Сообщается, что ксилографию в Европу завезли арабы «скорее всего, вместе с игральными картами» (с. 172), — как будто у арабов, помимо карт, не было древнейшей традиции книжности, о которой у Немировского ни слова.
Отдельных замечаний заслуживают иллюстрации. Иллюстративный материал столь же избыточен, сколь и бесполезен: из-за многочисленности иллюстраций их масштаб и качество таковы, что на них трудно что-либо разглядеть. Неясно, зачем воспроизводить
68 (!!!) гравюр и печатных страниц из книг XVI века (с. 326–343) или помещать отдельно изображения китайской наборной кассы, наборщиков у кассы и наборного цеха целиком (с. 188). Видимо, ради эффектности на странице 62 помещена фотография современного австралийского аборигена за рисованием, сопровождаемая подписью: «Первобытный человек взял в руки кусочек известняка». Подпись явно отсылает к тексту: «Первобытный человек, взявший в руки кусочек известняка и случайно приложивший его к <...> стене пещеры, не знал, что он стоит на пороге великого открытия» (с. 39). Но аборигены Австралии первобытны лишь в смысле уклада жизни, искусство же их насчитывает
десятки тысяч лет истории — так что эта иллюстрация не слишком уместна.
Наконец, совершенно непонятны функции указателя имён, который лишён не только пояснений к персоналиям, но и ... ссылок на страницы. Здесь, по-видимому, спрос уже с редактора (который упомянут на последней странице, но следов его деятельности не обнаруживается).
Таким образом, масштабу проекта полностью соответствует масштаб его неудачи. А ведь если бы автор сознательно ограничил свою тему историей книгопечатания в Европе (а не книги вообще), то многих проблем можно было бы избежать. В том виде, в каком эта книга издана, она непригодна для чтения — попытка впихнуть огромный массив информации «в один флакон» катастрофична. Массовый читатель его не осилит, а профессионал обратится к более специализированной литературе. Одной из возможных рекомендаций могла бы быть смена формата на многотомник. И в любом случае, предмет и адресат книги требуют более внятного осмысления.
Упомянутые персоны, псевдонимы и персонажи
- Библиографическое описание ссылки Елифёрова М. В. [Рецензия]/ М. В. Елифёрова// Вопросы литературы. — 2011. — № 4. — С. 502-505. — Рец. на кн.: Немировский Е. Л. Большая книга о книге, где повествуется о мире книжной культуры и о его подвижниках, список которых открывают в Западной Европе Иоганн Гутенберг, а у нас — Иван Федоров, а также о книгах, изменивших мир, или замечательных своим художественным убранством: [справ.-энцикл. изд.]/ Е. Л. Немировский. — М. : Время, 2010. — 1086 с. : ил., портр., факс.; 27 см. — Библиогр. в подстроч. примеч. — Указ. имен: С. 1047-1086. — 3000 экз. — ISBN 978-5-94117-057-9 (в пер.)
Недостаток качественной научно-популярной литературы по гуманитарным дисциплинам — в том числе по истории книжности — заставляет проявлять внимание к таким новинкам, как книга Е. Л. Немировского. В советскую эпоху вышло несколько превосходных работ на эту тему, но в настоящее время многое в них устарело, в особенности после введения в научный оборот новгородских берестяных грамот, расшифровки письменности майя и других открытий. Именно поэтому задачу, которую поставил перед собой Е. Л. Немировский, можно лишь приветствовать.